Ка́йрос (др.-греч. Καιρός) — древнегреческий бог счастливого мгновения. Имеются и другие смыслы у данного слова, Кайрос — это момент метаморфозы богов, время перемен, стремление к гармонии. Кайрос — бог, покровительствующий шансам, благоприятным моментам и счастливым мгновениям

У древних греков было два слова для времени: хронос — касается хронологической последовательности или время прошедшего и все пожирающего (имеет количественный характер); кайрос — неуловимый миг удачи, который всегда наступает неожиданно, и поэтому им очень трудно воспользоваться (имеет качественный характер).[1]

Хронос — время старое, а Кайрос — время новое, юное и вечно возобновляющееся. Нашей жизнью правят и Хронос, и Кайрос. С одной стороны, Хронос — это календарное время, время, которое последовательно отсчитывает часы и события. В мифологии это отец Зевса, пожирающий собственных детей в своем вечном течении. С другой стороны, это Великое Таинство, обозначающее сокровенный Божественный Промысел, который никто не может изменить и которого никто не может избежать.

У Стивена Кови читаем: «Хронос — это греческое слово, обозначающее хронологическое время. Хронологическое время видится как линейное и последовательное. Каждая секунда стоит не больше и не меньше любой другой секунды. Ритм нашей жизни, в сущности, диктуется тиканьем часов. Но в мире существуют целые цивилизации, которые подходят к жизни на основе парадигмы кайроса — „подходящего времени“, „качественного времени“. Время — это нечто такое, что нужно пережить. Оно экспоненциально, экзистенциально. Сущность кайроса состоит в том, насколько с пользой вы тратите время, а не сколько времени вы вкладываете в то или иное дело. В нашем языке ссылку на кайрос можно найти в таком вопросе: „Хорошо провели время?“ Мы не спрашиваем, сколько хронологического времени было потрачено, мы спрашиваем о ценности, качестве этого времени».

Кайрос обращает внимание человека на тот благоприятный момент, когда нужно действовать, чтобы достичь успеха. Этот бог был очень почитаем у древних греков. Он изображался с прядью волос на голове — только за этот локон и можно ухватить неуловимого крылатого Кайроса. В руках он обычно держит весы, что символизирует справедливость судьбы, посылающей удачу тем, кто это заслужил.

О Кайросе известно очень мало. В Греции он считался самым младшим из бессмертных сыновей Зевса, а в Риме его часто путали с Фортуной. Известно, что ему поклонялись в древней Олимпии, особенно во время Олимпийских игр. Там рядом со входом на стадион находились два алтаря, один из которых был посвящен богу Гермесу, покровителю игр, а другой — Кайросу. До нашего времени сохранилось лишь несколько изображений Кайроса; но даже и в античности его изображали весьма и весьма редко. В одной из своих книг Каллистрат описывает необычайной красоты бронзовую статую Кайроса, созданную в IV веке до н. э. греческим скульптором Лисиппом и считающуюся самым лучшим его произведением. Знаменитый мастер изобразил Кайроса как юношу, ‘блистающего расцветом молодости’ и очень напоминающего Диониса. Он стоит на шаре, балансируя на кончиках пальцев, на его ступнях — крылья. В левой руке он держит весы, а в правой бритву. Спереди, на лоб, бровь и щеку, падает длинная густая прядь волос, растущая на макушке, а сзади его голова практически лысая, за исключением нескольких волосков. Считалось, что Кайрос находится в постоянном быстром движении и что, ‘порожденный временами года, он непрестанно вращается в Вечности’. Бесшумно и ловко передвигается Кайрос среди людей и бежит так быстро, что его не увидишь и не поймаешь. Увидеть Кайроса — благоприятный момент — можно, только если встретишься с божеством лицом к лицу. Тогда надо действовать мгновенно и ловко, ведь только в этот короткий миг есть возможность схватить Кайроса за чуб. Если тебе это удастся — считай, что ты поймал свой жизненный шанс. Если будешь медлить, пребывать в нерешительности и раздумьях — стремительный Кайрос пробежит мимо, а тебе покажет свою гладкую лысину. Знай тогда, что свой шанс ты упустил, и второго такого же случая уже не представится. По словам Каллистрата, прядь волос на лбу Кайроса говорит о том, что его легко поймать, когда он мчится тебе навстречу, лицом к лицу, но если он уже пролетел мимо, то это значит, что срок для действия истек, что благоприятным моментом — Кайросом — ты пренебрег, и его уже не вернуть…

 Смысл имени

Хотя происхождение самого имени ‘Кайрос’ непонятно, в слове этом заключено множество параллельных символических и сокровенных значений. Философ Рубен Сото Ривера определяет его как ‘изначальное слово’ или ‘слово-семя’, поскольку оно является своего рода ключом к разным граням познания, магическим словом, позволяющим открыть многие двери. Больше всего ему подходит свойство зерна, дающего, в зависимости от почвы, в которую оно посеяно, каждый раз новые и удивительные ростки. В древности говорили: ‘Ты произнеси ‘Кайрос’ и смотри, что перед тобой откроется!’ (Павзаний).

Чаще всего в трудах античных философов встречаются такие значения имени ‘Кайрос’: ‘подходящий и благоприятный момент (время, место) для действия’, ‘особо благоприятное дерзновение’, ‘справедливая мера всех вещей’, ‘миг вне времени и предшествующий времени’, ‘время Кайроса коротко — оно не ждет’, ‘мгновение великого счастья’.

КАЙРОС

В метафизике Плотина есть понятие Онто-Кайроса — Единого Сокровенного Божественного Начала, находящегося у истоков всего сущего и одновременно дающего первый импульс для любого цикла Космического Сотворения. Плотин ссылается на Платона, утверждая, что Кайрос — это также и Высшее Благо; а Арцесилай из Питаны говорит: ‘Самое большое достоинство Философии состоит в том, что она помогает понять суть ‘Кайроса’ — подходящего момента для каждой вещи’. Орфики называли Кайроса ‘Временем для посева’ и связывали его с Афродитой — силой проявленной Любви, порождающей времена года.

О Кайросе еще говорили, что ‘подходящий момент’ — это тот миг, когда Судьба откликается на особые и постоянные усилия человека.

Неслучайно Кайрос в левой руке держит весы, символизирующие ‘подходящую меру всех вещей’. ‘Измерять’ с точки зрения Кайроса означает придавать каждой вещи то значение, которое она на самом деле имеет.

Как говорили философы античного мира, для того, чтобы поймать шанс, надо пробудить два качества, присущих Афине и Прометею, — разум и интуицию. Неслучайно Кайрос всегда символически связывался с Прометеем и его братом Эпиметеем.

Прометей — тот, кто видит и думает ‘вперед’, еще до того, как события начинают происходить. Его способность ‘ясного видения’ связана не только с интуицией, но и с умением гармонично сочетать ее с мудростью. Мудрость Прометея в том, что он видит далеко вперед — к каким результатам приведут его шаги и поступки.

Эпиметей — недальновидный брат Прометея, тот, кто думает и реагирует лишь после того, как событие совершилось, исправляя последствия своих действий, вместо того чтобы их предотвращать. Именно по его вине все несчастья и бедствия убегают из ящика Пандоры и расползаются по земле, а остается внутри ящика единственный шанс для человечества — надежда. Эпиметей — это тот, кто из-за своей недальновидности постоянно упускает шансы, каждый раз сожалея о содеянном. В древности говорили, что Эпиметей символизирует раскаяние, которое всегда испытываешь, упуская шанс. Иногда его изображают в компании хромой старушки, пытающейся вырвать единственную прядь волос, оставшуюся на голове, — ‘чуб Кайроса’, который так и не удалось вовремя схватить… Однако существует таинственная связь между раскаянием и надеждой, раскаянием и искуплением. Пифагорейцы говорили, что боль, которую человек испытывает из-за неиспользованных возможностей и упущенных шансов, пробуждает в его Душе любовь к Мудрости — тягу к Философии. Они также говорили, что тот, кто может ответить на вопрос, почему он упустил свои жизненные шансы, уже ступил на путь искупления.

В эпиграмме греческого поэта Посидипуса можно найти поэтическое описание основных символических свойств Кайроса. Она представляет собой диалог, который ведут статуя божества и паломник, обратившийся к ней за покровительством:

Кайрос как преодоление революционной судьбы

… you are the music while the music lasts.

 T. S. Eliot

Время не линейно. Представлением о линейности времени мы обязаны христианству, которое впервые задало историческое измерение человеческому бытию и задало вектор, ориентированный в будущее. История получила чёткие координаты: пришествие Христа стало точкой отсчёта и финальным моментом. Это был радикальный шаг по отношению к цикличному времени традиционных религий. Природный круговорот был разомкнут христианством. Направление исторического вектора в будущее, подчиняющее и оправдывающее развитие настоящего было заимствовано революционными доктринами из христианства. Они представляют собой различные версии секуляризованного христианского проекта, когда пришествие Царствия Божьего переформулируется в терминах социалистического общества. В настоящем есть некие знаки, зародыши будущего, которые свидетельствуют о том, что предлагаемая интерпретация верна, и указывают на необходимость двигаться дальше. Революция – это результирующая устремлений людей к свободе, она задаёт смысл борьбе и страданиям. Революция неизбежна, она грядёт в критический момент, который может быть назван мессианским. Он является закономерным следствием всей предыдущей истории борьбы и одновременно перечёркивает собой всю предыдущую историю угнетения во имя будущего совершенного социального порядка. Ценность будущей революции не соразмерна ценности жизни, направленной на борьбу, точно так же как жизнь в Граде Земном не сопоставима с грядущей жизнью в Граде Божьем.

 

Прогрессизм и рационализм, как центральные моменты идеологии просвещения, фундирующей собой западноевропейское общество, происходят из того же христианского представления о линейном и поступательном движении истории. Прогресс – это движение истории по нарастающей.

Но как же быть с разрывами во времени, переломными моментами, кризисами, временными сгустками, периодами, когда ничего не происходит? Можно ли вписать их в единую логику исторического прогресса, толковать, как случайные сбои, которые не меняют направление исторического развития в целом? Может быть, именно в эти моменты, года время разжижается, и происходит самое интересное? «Именно это меня и интересует в жизни любого, провалы, которые она допускает, лакуны, иногда драматические, но иногда нет. Каталепсия или что-то вроде сомнабулизма в течение многих лет, захватывающие значительную часть жизни. Возможно, в этих провалах совершается движение»[1].

Полная абсурда и отчаяния история ХХ века, принёсшего найбольшие социальные потрясения, перед которыми любые рациональные объяснения оказались хрупкими и даже лицемерными, поставила под сомнение представление о целесообразном развитии истории. Одна из самых впечатляющих попыток переосмыслить представления об историческом времени как о прогрессивном принадлежит немецкому философу Вальтеру Беньямину. В эссе “Вымысел истории” он писал об Ангеле Истории с картины Пауля Клее «Angelus Novus». Этот ангел выглядит так, «словно он готовится расстаться с чем-то, на что пристально смотрит. Глаза его широко раскрыты, рот округлен, а крылья расправлены… Его лик обращен к прошлому. Там, где для нас – цепочка предстоящих событий, там о н видит сплошную катастрофу, непрестанно громоздящую руины над руинами и сваливающую все это к его ногам. Он бы и остался, чтобы поднять мертвых и слепить обломки. Но шквальный ветер, несущийся из рая, наполняет его крылья с такой силой, что он уже не может их сложить. Ветер неудержимо несет его в будущее, к которому он обращен спиной, в то время как гора обломков перед ним поднимается к небу. То, что мы называем прогрессом, и есть этот шквал»[2]. Катастрофичное представление об истории как нагромождении руин Беньямин противопоставляет линейному, поступательному времени. Локомотив истории в ХХ веке на полных парах разбивается вдребезги, от него остаются только руины и осколки. Понятие кризиса становится центральным. Сам исторический опыт свидетельствует о необходимости рефлексии по поводу представлений об историческом развитии, о поступательности движения и гомогенности времени.

Понятия времени и пространства, как основные понятия, в которых мы воспринимаем и с помощью которых концептуализируем окружающий мир, должны быть подвергнуты деконструкции[3]. Необходимо отдавать себе отчёт, что они представляют собой результат социального конструирования, и несут на себе вековое наследие христианства и заподноевропейской метафизики. Необходимо увидеть, каким образом эти, казалось бы, сами собой разумеющиеся понятия пространства и времени использовались властью.

В своём исследовании военного происхождения города как места, где происходит борьба между военным контролем и анархическим освобождением, Поль Вирильо показывает, что городское пространство находится под контролем военных картографов, которые охватывают взглядом и определяют протяжённость поддающейся картографированию, а значит, контролируемой территории. Чем дальше простирался взгляд картографов на город/территорию, тем больше времени требовалось для обороны города, и тем больше, в свою очередь, город рос вовне, превращаясь в событие во времени, связанное с контролем территории[4].

Победа каждой революции заканчивалась установлением нового календаря, задающим новую точку отсчёта истории. Беньямин описывает известный факт: во время Парижской революции 1830 г. в вечер первого дня боев одновременно в нескольких местах Парижа независимо друг от друга восставшие стреляли по башенным часам. Свидетель писал:

Невероятно! говорят, что раздосадованные временем
Новые Иисусы Навины у каждой башни с часами
Стреляли по стрелкам, чтобы остановить день.

Одномоментного переустройства времени в результате революционного нарушения хода истории оказывается недостаточно. Революционность заключается не в том, чтобы разорвать предыдущий временной континуума, и, попытавшись выйти за его рамки, тут же обозначить рамки нового континуума, но в постоянной стрельбе по часам, постоянном переосмыслении конвенциональных понятий.

Время не гомогенно. У древних греков было представление о времени-хроносе и времени-кайросе, воплощающих в себе количественное и качественное измерения времени. Древнегреческое слово «кайрос» (καιρός) означает «верный или благоприятный момент». В то время как хронос относится к хронологическому или последовательному времени, кайрос означает «время между», момент в неопределённый период времени, когда происходит нечто особенное.

В Трогире (древнеримский Трагириум), Хорватия, в монастыре монахов-бенедиктинцев находится мраморный барельеф III в. до н.э. с изображением Кайроса, бегущего обнажённого юноши. Кайрос был божеством «мимолётного мгновенья», удачной возможности, противостоящей человеческой судьбе. Греки были уверены, что за этот момент необходимо ухватиться (эту мимолётную возможность символизировал пучок волос на лбу стремительно мчащейся фигуры), иначе момент будет упущен и его уже не удастся вернуть (затылок юноши безволос). У Посейдиппа есть упоминание об аллегорической бронзовой статуе, созданной Лисиппом, которя, возможно, и послужила моделью для этого барельефа. На статуе была высечена эпиграмма Посейдиппа:

«Кто был скульптор и откуда родом? Из Сикиона.

А имя его? Лисипп.

Кто ты есть? Время, подчиняющее себе всё.

Почему ты стоишь на цыпочках? Я всегда в бегах.

Почему на твоих ногах пара крыл? Я лечу с ветром.

Почему в твоей правой руке острый клинок? Это – знак людям, что я острее, чем самый пронзительный взгляд.

Почему волосы свисают с твоего лица? Чтобы тот, кто встретит меня, смог ухватиться за прядь волос.

А почему, да видят небеса, на твоём затылке ни волоска? Потому что ни одному из тех, кого мне удалось обогнать на моих окрылённых ногах, не удастся схватить меня сзади, как бы он того не желал…»

Качественное время, которое нельзя измерить, чрезвычайное время-теперь случается посреди обычного времени-хроноса. И эту своевременность непозволительно упустить. Кайрос – это подходящее время, right time, удачный момент, в который открываются возможности, требующие действия для их воплощения. Решительный момент свершения конденсирует реальность и трансцендирует хронос, изменяя судьбу. Но если возможностью пренебрегают, её невозможно вернуть назад. Время необратимо.

Существуют особые практики, позволяющие преодолеть изначально заданный порядок событий. Древние греки считали, что необходимо развивать особое чутьё, чтобы не упустить подходящий момент, почувствовать его приближение. В риторике Аристотеля понятие кайроса был связано с местом и временем, когда доказательство должно быть предоставлено слушателям. Задача ритора – чутко анализировать ситуацию и осознанно выбрать подходящий момент, когда необходимо пробудить внимание слушателей. Кайротический момент, осознанно выбранный, заключает в себе свершение действия. Но это не обязательно предполагает тревожность и необходимость быть всё время начеку. Жизнь во временном зазоре, в постоянной отсрочке, жизнь без движения в ожидании перемен обладает внутренней динамикой, заданной абсолютной необусловленностью кайроса, который возможен в любой момент.

Христианское истолкование кайроса усиливает момент трансцендирования времени–хроноса, в рамках которого невозможно пересечение с божественным. В Новом Завете кайрос обозначает назначенное, предопределённое время, обладающее божественной целью, время божественного промысла.

Протестантский теолог Пауль Тиллих определяет кайрос как кризисный момент в истории, создающий возможность перемен и требующий от индивида экзистенциального решения. Кайрос – это мессианское время, предполагающее абсолютное и безусловное трансцендирование мирской истории. Но верховный порядок предопределён изначально, так как мы имеем дело с религиозной трактовкой. Аналогичным образом настоящее и прошлое в рамках революционных движений, ориентированных на будущее, получает трактовку, ценность и цель только в связи с конкретным проектом будущего.

С точки зрения Тиллиха, «ни один момент истории не свободен от напряжения между безусловным и обусловленным. Кризис перманентен. Кайрос дан всегда. Но в истории нет и исключительных моментов по отношению к проявлению безусловного (кроме одного – имеющего сверхисторический характер явления Иисуса Христа). История как таковая теряет свой абсолютный смысл; следовательно, она теряет и тот огромный вес, который придает ей революционная интерпретация»[5]. Громада истории оказывается поверженной перед этой перманентной данностью кайроса, как возможности выхода за пределы историчности и открытости безусловному: возникновение нового сочетает в себе конкретный кризис старого и исторический суд над ним. В особый исторический момент новое творение осуществляется en kairo, т.е. «в подлинное время», тогда как старое творение – нет. Только так история получает присущие ей весомость и значительность.

Очень важно сосредоточиться на заданном Тиллихом понимании каждого момента как потенциально кайротического, исключительного момента во временном процессе, «когда вечное врывается во временное, потрясая и преображая его и производя кризис в глубине человеческого существования»[6]. Однако в ситуации полной неопределённости такие понятия, как вечное, безусловное или абсолют больше не могут выступать в качестве ориентиров. Нет никакой заданной изначально интерпретации истории, нет порядка вечного, переход к которому возможен в момент кайроса. Метафизика в её стремлении подчинять себе человеческую историчность не убедительна. Историческая травма господства великих идей ещё слишком свежа. Кайрос как раз должен предполагать в себе неопределённоcть и максимальную открытость ситуации, когда множество вариантов изменения становятся возможными. Кайрос разрушает заданный ход событий и ломает ситуацию коренным образом, однако ничто не предопределяет дальнейшее направление развития. Кайрос – это тот момент, когда все пути оказываются возможными, в нём определённо лишь одно: решающая роль конкретного индивидуального выбора и направленности наших действий. «Исторический» путь, по которому эволюционирует система, по мере роста контрольного параметра характеризуется чередованием стабильных периодов, где доминируют законы детерминизма, и нестабильных — находящихся возле точек бифуркации, где система может «выбирать» между несколькими возможными вариантами будущего[7].

Отказавшись о представления о существовании некоего безусловного порядка, который абсолютной меркой меряет человеческую историчность, мы, тем не менее, можем обратиться к предложенному Тиллихом пониманию кайроса как момента фундаментального выбора. Когда очевидно прекращение существующей системы, она пребывает в кризисе и должна, следовательно, находится в стадии перехода к чему-то другому. Это и есть «правильное место» и «правильное время». Валлерстайн полагает, что с помощью понятия “kairos” теологи напоминают нам о существовании фундаментального морального выбора, который является редко, но неизбежно: “kairos” – это время-пространство, в котором трансформации действительно происходят, время-пространство человеческого выбора, тот редкий момент, когда возможна свободная воля[8]. Человеческие существа, сталкивающиеся с kairos, то есть с трансформационным временем-пространством, не могут избежать морального выбора. С точки зрения Валлерстайна, концепции «кризисов» и «перехода» пытаются схватить реальное воплощение качественного времени-кайроса. Это понимание времени как периода интенсивных свершений и преобразований противоположно модели чисто количественного, равномерного времени-хроноса.

Момент и движение, время и событие суть одно и то же, невозможно постичь современность, не участвуя в ней. Кайрос – это такое растворение и максимально полное участие в текущем моменте, когда поступательное движение времени снимается, когда мы полностью оказываемся погружёнными в настоящий момент, который может растянуться на часы. Кайрос – не-количественное время, время, не поддающееся исчислению. Максимальное участие в настоящем позволяет выпасть из количественного, коммодифицированного времени хроноса, времени, исчислимого в затрате рабочей силы, в деньгах, в товарах. В отличие от метафизического порядка вечного, к которому отсылает кайрос древних греков и христиан, требование участвовать в современности позволяет помыслить кайрос как имманентное время.

И если, как пишет Беньямин, будущее не было для иудеев гомогенным и пустым временем, «потому что в нем каждая секунда была маленькой калиткой, в которую мог войти Мессия»[9], то кайрос, помещённый в современность, в актуальный момент, представляет собой складку – имманентное поле событий вздыбливается, историческая ткань прошлого и будущего, наложенные внахлёст, порождают новую поверхность настоящего.

Понятие кайроса как имманентной возможности перехода – это то, что делает самоценным настоящее, и может быть противопоставлено  метафизической предопределённости образами будущего, которые несут в себе христианство и всевозможные революционные проекты. Такое настоящее отличается неопределённостью и некоторой вероломностью, его необходимо укращать. Но оно заключает в себе возможность самотрансцендирования.

Понимание того, что кайротическим может быть каждый момент, требует от нас переформатирования нашего восприятия времени, изменения своего участия в настоящем. Моменту полноты времени предшествует особая настроенность и настороженность, он становится возможным только благодаря открытости изменениям, смелости и чуткости, позволяющей их распознать.

Время интеллектуальных свершений представляет собой обратную сторону кризиса как затяжного процесса вызревания кайроса. Кризис – это застывший момент, время безвольного выжидания, задержки, период, в который ничего не происходит. И эта статичность настоящего проясняет собой, что  предыдущий вектор развития событий направлен в пустоту. Тогда кайрос как раз и будет тем волевым моментом, создающим новую историческую ситуацию. Чёткое представление того, когда наступает время действовать, являющееся результируещей установки на современность, и порождает современность.

Постоянное переосмыление конвенциональных понятий и утверждение через действие собственной историчности – вот наша возможность успеть улыбнуться божеству Кайроса, чтобы не оказаться, подобно Ангелу Истории Беньямина, снесёнными в будущее спиной вперед шквальным ветром катастроф.