Эволюционирование передовой человеческой мысли происходит на стыке между поведенческими требованиями конвенционной морали, возможностями сложившегося на данный момент в культуре менталитета, и, собственно, запроса, исходящего из недр коллективного неосознанного, по сути, из коллективной души и от коллективного духа[1]. И, конечно, необходимо  добавить в качестве определяющих факторов личные особенности и пристрастия того кто философствует, то есть, субъекта философии. Каждый из этих факторов имеет свои особенности и возможности и работает в двух направлениях, сдерживает эволюцию и, одновременно, обуславливает, направляет её. Всякое требование реальности, в том числе и внутренней, бросает вызов потребности осмыслить её с разных точек зрения[2]. И как это ни парадоксально, но практически каждая оставшаяся в веках философская концепция, в глубине своей имеет корнем человеческие потребности, выражающиеся чувственно. Иррациональное переходит в рациональное, будучи выражено посредством языка и становится уже осязаемой опорой, а для потомков и объективной реальностью. Последующие работы философов базируются на предыдущих. Расширяя и дополняя, а иногда и кардинально преображая осмысление реальности, оставленное предшественниками.

Так или иначе, передовая философская мысль является откликом на «злобу дня», и отражает, ещё не сложившиеся, и не явные большинству, направления, запросы общего чувствования. Можно сказать, что теневые стороны коллективного сознания, его запросы в буквальном смысле давят на самых чутких и восприимчивых людей, вынуждая их создавать творческие, оптимальные модели взаимодействия с этими силами[3].

Для многих философов и мистиков осмысление и выражение происходящего в душе, во многом вопрос реализации их личного душевного покоя и собственной психической безопасности или, по крайней мере движение в этом направлении. Для некоторых движение совершенно неизбежное. Силы, дремлющие в недрах общественного сознания, огромны, и чтобы хоть сколько то объективно выразить их, нужно быть человеком, обладающим как личным потенциалом так и специфическим надличностным или сверхличностым мышлением. Нужно мыслить большими масштабами и категориями. При этом необходима и глубина и чуткость, тонкость, восприимчивость. Процесс этот достаточно энергозатратный и посильный не всем, а лишь тем, кто имеет соответствующие задатки. По большому счёту, такие склонности, будучи ярко выраженными, являются своеобразным «крестом» для человека ими обладающего. Философы – заложники своего времени и своих задатков, и их путь – облечь в слова то, что происходит в труднодоступных для обывателя, да и неинтересных ему (но парадоксально важных для жизни всех людей) сферах бытия. Они авангард или пограничники, медиумы на границе этой и иной реальностей, призванные или обречённые первыми дать имена тому, что вскоре станет решающими силами нашей жизни[4].

В настоящий момент, человечество особенно остро нуждается в новых способах взаимоотношений со своим ещё не осознанным багажом. В новых точках зрения и способах погружения в бессознательное и тень, в новых способах осмысления, познания и самопознания. Это крайне необходимо потому что, очевидно, в мире запустилась некая цепная энергоинформационная реакция, общество и скорость развития его сознания стали сопоставимы, а часто и выше чем скорость развития сознания отдельного человека. Буквально 20 – 30 лет назад всё было иначе, люди развивались быстрее общества, исключая разве, периоды войн и политических катастроф. Процесс этот уже необратим, и к тому же характерен насыщением информационного пространства суррогатными, оторванными от реальной жизни потоками, возникающими, если обобщить, из-за попыток обратить на себя внимание, как отдельных личностей, так и целых государств, и всевозможных сообществ. Эгоцентрический субъективизм и стремление к превосходству рождают потоки слов и пустых, оторванных от ноосферы земли абстрактных, но чем-то притягательных, мыслеобразов. Современное общественное бытиё характерно наличием массы всевозможных иллюзий, ложных, не имеющих живой основы, целиком вымышленных образов, в принципе не могущих иметь реализации в жизни. Но существующих по воле людей и создающих мутный фон обыденности, вытягивающий душевные силы, парализующий искренние душевные движения. Соответственно, различение и поиск «живых» потоков информации и способов взаимодействия с ними становится важнейшей задачей для любого индивида. Из-за изобилия информации вообще является крайне важным умение видеть сквозь толщу и весь объём воспринимаемого с тем, чтобы уловить главное и общее, не потерявшись в мелочах[5]. Это и вИдение, стратегическое чутьё, и одновременно и способ выживания в современной реальности, за которой обычной логикой уже не угнаться.

Меняется и сама реальность и способы взаимодействия с ней, нюансы её восприятия, акценты и способы, точки зрения для осмысления. Это закономерный и необходимый процесс и, возможно, скоро наступит время, когда философское знание и умение воспринимать коллективное неосознанное так же станет необходимым каждому человеку, как пища телу. Основание для такого взгляда даёт лавинообразность энергоинформационных процессов, их подобие процессу ядерного распада. Всё больше вещества в нашем сознании переходит из плотного и потенциального состояние в проявленное, активное, тонкое, информационное и, соответственно, жизненно важным, своеобразным тонким органом становится вИдение, способность и умение вИдеть эти потоки и их глубинную суть и истоки. ВИдение не даётся человеку от рождения, но вырабатывается, воспитывается практикой, впитывается погружением в специфические слои культурно-информационной матрицы человечества, в её философские и духовные сферы, через постижение кристаллизованных первопроходцами смыслов.

Так же возрастает роль групповой работы[6], в связи с тем, что эта форма позволяет достичь достаточной глубины именно переживания получаемого знания, перейти с уровня информационного, путём погружения, на взаимодействие с чувствами и ощущениями. Которые составляют основу матрицы восприятия и поведения личности, в отличие от ментального, поверхностного уровня восприятия. Потребность в достаточной глубине переживания нашла реализацию во всевозможных сообществах по интересам.

Со времён античности линия передачи западной традиции была именно линией, причём иногда пунктирной, без прямой личностной передачи, с передачей пунктиром, растянутым во времени, осуществляющейся, по сути, через текст. Вплоть до 20го столетия происходил процесс своеобразной линейной, иногда плоскостной эволюции философской мысли. Интересы оппонентов, так или иначе, разворачивались вокруг одного значимого явления или процесса. И лишь в 20м веке случился своеобразный взрыв, возникла целая россыпь систем познания, напоминающая фейерверк[7]. Условиями послужили рост численности людей, развитие СМИ, рост образованности населения как последствие капитализации общества. А так же бурные политические  катаклизмы. И, как следствие, возникновение и развитие всевозможных сообществ по интересам, новым и архаичным, существующим уже одновременно. Общество расслоилось, многократно усложнилось, и расслоение проявилось на уровне процессов в государственных структурах и на уровне межгосударственных корпораций и в личной жизни каждого человека. Мир вступил в очередную фазу эволюции. Общественное сознание не просто расслоилось, но сделалось многомерным, и потребовались средства и способы осмысления происходящего.

Эта потребность и привела к появлению того что в целом сейчас носит название постмодернизм. И в частности философии постмодернизма как такового, а так же такого уникального явления как персоналии философов эпохи постмодернизма. Парадоксальным образом современная философия общества потребления во многом сформировалась на базе постмодернизма. Развитие идей децентрализации, ризоморфности, применение принципа деконструкции мифа[8] привели к тому, что сейчас каждый обыватель может претендовать на лавры божества и представителя некой истины, а, в материальной сфере, соответственно на потребительские стандарты элитного уровня. Это создаёт движение намерения человеческих масс, направленное в сторону разворачивания всевозможных потребительских систем и всевозможных идеологий потребления. Причём процесс этот развивается в разных сферах жизни, и в мирских, и в духовных.

И, тем не менее, столпы постмодернизма, активно критикуют такую позицию в своих работах[9]. Парадокс, похоже, разрешается в духе постмодерна —  сложно достоверно установить, кем явились отцы постмодерна, предвестниками, пророками новой эпохи или её собственно созидателями. Примем, как гипотезу, что кто-то вестниками, а кто-то и создателями, выступая в качестве проводника и двигателя идей. Проводника, имеющего связь с коллективным неосознанным и жгучее желание явить миру нечто новое и насущно необходимое. Преломляя свою потребность-намерение сквозь призмы личных предрасположенностей и политической ситуации сложившейся на тот исторический момент. В этом смысле стоит сознавать, что в самом духе постмодерна заложен изрядный разрушительный заряд, на тот момент являющийся, возможно и оправданным, и даже парадоксально конструктивным, рождённым именно духом того времени(60е годы 20в.)[10] и ведущим к необходимым преображениям, но не всегда применимый ко всем ситуациям в обществе в целом. А так же, вполне возможно, некому сообществу людей с общими интересами захотелось создать совершенную философию и идеологию разрушения сложившегося на данный момент состояния общества во имя борьбы, к примеру, за социальную справедливость. Итак, постмодерн – герой своего времени. И мы, в каком-то смысле заложники его наследия.

Многим из классиков философии просто ничего не оставалось, кроме как осознать, оформить, выразить через текст, закономерности, уже сформировавшихся тенденции в мире явном и тонком, которые, по таинственным причинам, в виде потоков мыслей чувств и ощущений, вдохновения, неотвратимо стучались, вторгались в их сознание. Для них это был вопрос и личной реализации и собственно духовного выживания. В этом смысле выжить — значит вырастить свои внутренние задатки и таланты. Дать им возможность развернуться, спроецировать их в мир, осуществив своё предназначение. А не заточить в себе, умертвив вместе с ними и себя как творца[11].

Мы, их потомки в массе разнородной вторичной информации теряемся и путаемся с приоритетами, что естественно является результатом использования знания из вторых или третьих рук. Без подробного и трудо и времяёмкого исследования сложно достоверно установить, как  было дело. Впрочем, это и не требуется. Для установления нужной направленности размышления достаточно гипотезы и текстов, ведущих к сути смыслов своими расходящимися тропками.

Можно рассмотреть всю россыпь блестящих граней философии 20го века и в частности, постмодерна, в виде своеобразного многомерного кристалла, расположенного на теле ценностей западного (а возможно, и всего) человеческого общества. Каждая грань кристалла представляет собой точку, или плоскость зрения на мир, место входа в общественное потенциальное, или, активный срез бытия[12]. А так же способ взаимодействия с ним, имеющий уникальные сущностные характеристики и особое состояние, и философские концептуальные опоры для их восприятия и функционирования в этой системе  координат. Вопрос кто истиннее, объективнее и правильнее, наконец-то отпал, и мир расцветает палитрой, фейерверком, состояний, точек зрения, концепций и взаимоотношений. Нет особой необходимости как то линейно или структурно систематизировать пространство постмодерна[13], так как это, в общем, противоречит самой его сути. Укажем в относительной последовательности, лишь несколько опорных точек, концепций, которые, так или иначе, послужили истоками для формирования философии постмодернизма.

Синерге́тика (от греч. συν — «совместно» и греч. εργος — «действующий») — междисциплинарное направление научных исследований, задачей которого является изучение природных явлений и процессов на основе принципов самоорганизации систем (состоящих из подсистем). Синергетика изначально осознавалась как междисциплинарный подход, так как принципы, управляющие процессами самоорганизации, представляются одними и теми же (безотносительно природы систем), и для их описания должен быть пригоден общий математический аппарат.

С мировоззренческой точки зрения синергетику иногда позиционируют как  «универсальную теорию эволюции», дающую единую основу для описания механизмов возникновения любых новаций подобно тому, как некогда кибернетика определялась, как «универсальная теория управления», одинаково пригодная для описания любых операций регулирования и оптимизации: в природе, в технике, в обществе и т. п. и т. д.
Основное понятие синергетики — определение структуры как состояния, возникающего в результате многовариантного и неоднозначного поведения таких многоэлементных структур или многофакторных сред, которые не деградируют к стандартному для замкнутых систем усреднению термодинамического типа, а развиваются вследствие открытости, притока энергии извне, нелинейности внутренних процессов, появления особых режимов с обострением и наличия более одного устойчивого состояния.

Область исследований её чётко не определена и вряд ли может быть ограничена, так как интересы распространяются на все отрасли естествознания, Общим признаком является рассмотрение динамики любых необратимых процессов и возникновения принципиальных новаций[14].

Синергетика как общее научное направление включает в себя, в том числе и философию постмодернизма с её парадоксальным стремлением объять необъятное.


Семиотика — научная дисциплина, изучающая общее в строении и функционировании различных знаковых систем, хранящих и передающих информацию.
Семиотика находит свои объекты повсюду — в языке, математике, в художественной литературе и т. п. Но везде ее непосредственным предметом является знаковая система. В силу этой особенности в семиотике сотрудничают ученые разных специальностей — лингвисты, историки, культурологи, социологи, математики.
Наука и знаки неотделимы друг от друга, поскольку наука представляет свои результаты в виде знаковых систем. Знания накапливаются человечеством в виде знаков. Человеческая цивилизация невозможна без знаковых систем. Отношение семиотики к наукам двоякое: с одной стороны семиотика — это наука в ряду других наук, а с другой стороны, это — инструмент наук.
Однако точнее будет сказать, что семиотика представляет собой «сплав» трех наук — синтактики, семантики и прагматики. Семиотика, будучи более широкой наукой, изучает главным образом их взаимосвязи.
Особое значение имеет семантика — раздел языкознания, изучающий содержание, информацию, передаваемые языковыми знаками и языком как их совокупностью.
Семантика имеет дело с отношением знаков к тем объектам, которые они обозначают или могут обозначать[15].

Без семиотики и семантики основные положения постмодерна просто немыслимы. Работы языковедов, в частности, структурных лингвистов, во многом решающим образом повлияли на мировоззрение многих столпов постмодернизма, дав некие базовые основы, отталкиваясь от которых, и произошла эволюция многих идей постмодерна.

Структурализм, научное направление в гуманитарном знании, возникшее в 20-х гг. 20 в. Возникновение структурализма как конкретно-научного направления связано с переходом ряда гуманитарных наук от преимущественно описательно-эмпирическому к абстрактно-теоретическому уровню исследования; основу этого перехода составило использование структурного метода, моделирования, а также элементов формализации и математизации.

Философы постмодерна боролись с однозначностью, жёсткой догматичностью структурализма и, собственно его концепт, от противного и дал толчок к многообразию от однозначности[16].

Постструктурализм — философское направление, методология культурного анализа. Был оформлен в 1970-е и 1980-е годы.

Основание постструктурализма связывают с политической нестабильностью конца 1960-х, разочаровании в науке и социальном прогрессе. Поэтому, несмотря на то, что сходные идеи ранее высказывали американские и немецкие философы, течение было наиболее распространено во Франции.

Название «постструктурализм» связано с именем другого философского течения — структурализма, из которого постструктурализм вырос и который он преодолевал. Постструктуралисты обвиняли своих предшественников в догматичности. Они признавали существование структур, но были уверены в их децентрализованности и в том, что «главное в структуре — то, что выводит за её пределы».

Основные понятия:

Ризома — структура-лабиринт.

Деконструкция — новый тип понимания.

Текст.

Идеология.

Игра слов и логомахия.

Неразделимость означаемого и означающего.

Антигуманизм, превосходство массового над индивидуальным.

Постструктурализм послужил философской основой постмодернизма. Его же иногда синонимизируют с постмодернизмом[17].

Постмодернизм — сложное и неоднородное явление, возникшее в западноевропейской культуре последней четверти XX века. Первые идеи постмодернистского характера приобрели актуальность в конце 60-х годов и были связаны с критической рефлексией социокультурных и философских контекстов современной цивилизации. В рамках постмодерна понятием «модерн» обозначается мышление нового времени, осмысляющего процесс научной, религиозной и философской эволюции, начавшейся в Европе с XVII века. В строгом смысле философии постмодернизма не существует: постмодернистская рефлексия направлена на доказательство невозможности философии как таковой, невозможности выработки нового философского стиля мышления, понимаемого как создание целостной объясняющей мировоззренческо-теоретической системы.

Постмодернизм принципиально не претендует на создание философской универсальной теории, уделяя пристальное внимание не прояснению Всеобщего, а описанию игры Частностями. Постмодернизм связан с претензией на смену философских парадигм, что сопрягается с глубокой и разносторонней критикой панлогизма, рационализма, объективизма и историзма, свойственных предшествующей западноевропейской традиции.

Исследование «того, что сделано» и иллюзий с этим связанных, поставило в центр постмодернистской проблематики осмысление того, «как это сделано», что выдвинуло на первый план проблемы, требующие прояснения роли знака, символа, языка и структуропорождающей деятельности. При этом в онтологическом плане для постмодернизма характерен постепенный переход от установки «познание мира с целью его переделки» к требованию деконструкции мира. Постмодернизм полностью отказывается от стремления преобразовать мир на путях его рациональной организации, констатируя глубинное «сопротивление вещей» этому процессу. Осознание сопротивления мира связано с дистанцированием от него, с требованием перехода на позицию объекта, что приводит к полному отказу от позитивной онтологии и рассмотрению ее как абсолютно исчерпанной. В постмодернизме предпринимается попытка уйти от противопоставления явления — миру, идеи — объекту, означаемого — означающему. Понимание философии как текста или акта говорения приводит к убеждению в том, что философия и ее язык не могут выступать точной репрезентацией и результатом канонических соглашений.

Такие посылки потребовали и новой трактовки субъекта: философствование без субъекта. Постмодернизм отрицает классическое понимание репрезентации как целенаправленного и осмысленного отыскания изначального, первичного смысла во вторичных производных формах, что предполагает сопряжение с целым, соотношение со Всеобщим, сопоставление «с истоком». Стирая границы между уровнями сознания и осознания, постмодернизм вводит требование учета бесконечных метаморфоз того, что «изучается» в различных контекстуальных трансформациях. Апофеоз плюрализма в противовес культу однозначности реализуется в утрате значимости любой критериальной деятельности, любого различения знания и незнания, культуры и некультуры. Объективность сменяется субъективностью, уникальность — бесконечной воспроизводимостью, что кладет конец классической культуре, возможности истинного творчества как создания действительно нового постмодернизм настаивает на понимании творчества как «открытия открытого», как бесконечного цитирования, компиляционной, коллажной деятельности, игры с давно созданным, что ведет к апологии ироничности.

Для постмодернизма характерно ощущение исчерпанности самой истории, «проговоренности» всех смыслов, Идей и ценностей. Постмодернизм нацелен на асистемнocть, адогматичность, вариативность.

В результате реальность выступает как единый бесконечный «текст», содержащий в себе метафоры, аллюзии, цитаты, проигранные смыслы. Такая установка постмодернизма приводит к попытке создания новых методов анализа «текстуальности» на первый план выступает так называемый «понимающий микроанализ», сверхрационализм, трактуемый как единство чувственного и рационального, эмоционального и рассудочного.

Для постмодернизма характерно отношение к миру как к объекту осознания, результаты которого фиксируются, прежде всего, в письменных формах. Поэтому мир выступает как текст. Самосознание личности также уподобляется «сумме текстов», вступающих во взаимодействие с иными текстами, которые образуют культуру. «Ничто не существует вне текста» (Ж. Деррида), поэтому все существует внутри текста и определяется контекстуальными интерпретациями, которые проясняются в результате специфической критической деятельности — «различения». В силу того, что мир понимается как бесконечный, безграничный текст, средством моделирования «поля», в котором осуществляются интерпретации, становится аллегория, выполняющая роль кода для рефлексии современной культуры, ситуации. Осмысление концептуальных интерпретаций, прояснение значений требовали разработки нового методологического подхода, каковым стала «деконструкция», направленная на разрушение уверенности в том, что текст обладает единственным и фиксированным значением. Итогом стало изменение, вариабельность связи между значением и текстом. Утрата «диктатуры смысла» и «диктатуры значения» приводит не только к вожделенному для постмодернизма снятию бинарных оппозиций, но и к упразднению центра, пространственных и временных границ.  Стирание пространственно-временных границ сопряжено в постмодернизме с потерей значимости традиции. Авторитет и опыт превращаются в ничто.  На место творчества встает деконструкция; центрирование сменяется рассеиванием; вместо углубления, традиции, укорененности предлагается ризома (специфическая форма хаотического развития) и «пересечение поверхностей»; означающее вытесняет означаемое, цель подменяется игрой, определенность — неопределенностью.

Человек трактуется не как субъект» его сущность сводится к коллективному «Я», «социальному и политическому бессознательному».

Развитие идей постмодернизма обусловлено исследованиями представителей постструктурализма, который часто трактуют как собственно постмодернизм.

Одним из наиболее ярких представителей французского постмодернизма является Жиль Делез.  Своеобразие мышления этого философа связано в первую очередь с двумя основными темами, к которым он возвращался на всем протяжении своего творчества. Это, во-первых, внешняя природа отношений, определяемых как чистые столкновения, или встречи. Данную черту отношений Делёз подчеркивает в противоположность диалектике, в которой опыт, желание и жизнь подчинены закону отрицания или преодоления. Во-вторых, это множественный и дифференцированный характер существования, времени и мышления, которые состоят из гетерогенных, взаимно свертывающихся планов, образуя «пластическое» трансцендентальное поле, которое заранее (априори) не навязывает опыту никакой формы.

Из положения о дифференцированности существования, времени и мышления вытекает мысль Делёза о сугубо эмпирическом характере этики, заключающейся в имманентной оценке способов существования и мышления. В противовес всем крупнейшим течениям современной мысли Делёз не склонен наделять философию каким-либо предназначением.

Если Маркс и марксизм, Хайдеггер и деконструктивизм, Гуссерль и феноменология, Витгенштейн и аналитическая философия считали, что их концепции являются преодолением «метафизики», то Делёз не верит в такое преодоление. Отсюда его постоянные усилия по реабилитации наследия Бергсона, которого он считал самым оригинальным философом 20 в. Мыслить –  значит сталкиваться со «смыслом», но последний дан лишь в виде бесформенного, в виде непостижимых «знаков», завораживающих и тревожащих разум (бесконечность в 17 в.; конечность в последующие века). Мышление предполагает столкновение с тем, что «вовне», с неким гетерогенным элементом, действующим в разуме, переполняющим его и заставляющим изменять «замысел», не позволяя при этом «ни повторно зафиксировать себя, ни опознать».

Теория мышления связана у Делёза с более общей теорией желания, которую он подробно изложил в написанной совместно с Феликсом Гваттари работе Анти-Эдип (L’anti-Oedipe, 1972). Эта книга, принесшая автору известность, но вызвавшая резкое неприятие со стороны интеллектуального сообщества, неотделима от грандиозной переоценки образа мысли и образа жизни, происходившей в 1960-е годы, а также от опыта мая 1968.

«Различие и повторение» (1969 г.) — одна из лучших работ Делёза. Это и одна из самых важных тем его творчества. Делёз уловил в современной ему философии тенденцию антигегельянства: «различие и повторение заняли место тождественного и отрицательного, тождества и противоречия… Главенство тождества, как бы оно ни понималось, предопределяет собой мир представления. Однако современная мысль порождается крушением представления, как и утратой тождеств, открытием всех тех сил, которые действуют под воспроизведением тождественного. Современный мир — это мир симулякров. Человек в нем не переживает Бога, тождество субъекта не переживает тождества субстанции. Все тождества только симулированы, возникая как оптический «эффект» более глубокой игры — игры различия и повторения. Мы хотим осмыслить различие само по себе и отношения различного с различным независимо от форм представления, сводящих их к одинаковому, пропускающих через отрицание».

Центральное в философии Делёза понятие «симулякра» включает в себя целую систему смыслосодержаний и требует специального прояснения. С трактовкой философской традиции связана его отрицательный, негативный смысл. В европейской философии начиная с Платона всему, что имеет вид копии, подражания, воспроизведения, «симуляции», отказано в статусе, сравнимом с ролью модели, оригинала, образца. Напротив, усилия современной философии и культуры направлены на то, чтобы поместить в центр это якобы подчиненное, вторичное, не поддающееся унификации, отождествлению. В симулякре — и в интенсивных по своей природе системе симулякров — на первый план выдвинуто различие. «Симулякр — это система, в которой различное соотносится с различным посредством самого различия» .

Делёз (как и Фуко) верит не в исторические цели, а в исторические разрывы. Жест завершения философии имеет своей парадоксальной противоположностью бесконечную задачу – анализ философских суждений, деконструкцию понятий. Делёз перевернул эту формулу: философия бесконечна именно потому, что ее задачи и средства постоянно обновляются. В работе о Фуко (Foucault, 1986) он фиксирует наличие новой тенденции – интерес к «конечно-беспредельному» («fini – illimit»), развертывающийся «по ту сторону» бесконечного и конечного. Как историк философии, Делёз не стремился к исторической подлинности изображения того или иного учения. Таковую он вообще считал недостижимой. Его интересовали не проблемы адекватной реконструкции истории мысли, а формулировки тех вопросов, которые «вычитываются» в текстах и на которые авторы текстов стремятся ответить. При этом, согласно Делёзу, акцент истории философии должен быть сделан на «прочтении» учений прошлого в качестве неповторимых и закрытых «понятийных целостностей».

Вместе с теми направлениями и учениями философии XX в., которые борются против западной метафизики, стремившейся «авторитарно», «тоталитарно» подвести многообразие под некое — якобы более важное — Единство, Делёз возражает против того, чтобы реальным вещам, событиям мира отводилась роль бледных, малозначимых, плохих копий каких-то «высших», «идеальных», заведомо прекрасных прообразов. Начало подобной авторитарной метафизики Делёз усматривает в философии Платона и платоников. А отсюда — задача современной философии: «низвержение платонизма. Сохранение при этом многих черт платонизма не только неизбежно, но и желательно. Действительно, платонизм уже представляет подчинение различия силам Единого, Аналогичного, Подобного и даже Отрицательного. Симулякры в контексте платоновской философии — «подделки, не выдержавшие испытания». Один пример: такой подделкой является ненавистный Сократу и Платону софист, «претендующий на всё».

Делёз считает, что «история философии должна играть роль, во многом аналогичную роли коллажа в живописи». Ее изложения «должны представлять собой некоторое замедление, застывание и остановку текста…» «Опровергнуть платонизм означает следующее: отвергнуть примат оригинала над копией, образца — над образом. Восславить царство симулякров и отражений» .

Платон, согласно Делёзу, «указал высшую цель диалектики: проводить различие». Однако он ошибся в том, что главным считал различие между вещами и симулякрами, образцом и копиями. Для Делёза дело обстоит иначе: «Вещь — это сам симулякр, симулякр — это высшая форма; трудность для каждой вещи состоит в достижении своего собственного симулякра, его состояния знака, согласованного с вечным возвращением» . Таким образом, все стало симулякром. Но под симулякром понимается не простая имитация, а также действие, «в силу которого сама идея образца или особой позиции опровергается, отвергается» .

Подобным же образом Делёз «коллажирует» философию Гегеля. Она высоко оценена Делёзом, ибо понятие противоречия, центральное в гегелевской диалектике, немыслимо без понятия различия. Однако «гегелевское противоречие как бы доводит различие до конца: но это тупиковый путь, сводящий его к тождеству, придающий тождеству достаточность позволяющую ему быть и быть мыслимым» . Гегель как бы завершает долгую историю искажения диалектики, состоящую в подмене «игры различия и дифференциального работой негативного» . В критике гегелевской диалектики главной целью Делёза снова же оказывается критика «представления», все усилия которого направлены на уничтожение различий. «…Представление взывает к тождественности понятия как ради объяснения повторения, так и для понимания различия» .

Делёз подробно разбирает распространенные в человеческой мысли концепции вечного возвращения. И он делает вывод: «Негативное не возвращается. Тождественное не возвращается. Одинаковое и Подобное, Аналогичное и Противоположное не возвращаются. Возвращается лишь утверждение, то есть Различное. Несходное» . В более поздних работах («Тысяча тарелок», 1980; «Что такое философия», 1991) Делёз и Гаттари выступили в качестве теоретиков «постмодернизма» — в его противостоянии «модернизму» как образу жизни, типу культуры и искусства, связанным с коммерциализацией, стандартизацией искусства и всех творческих возможностей человека.

Последнее произведение Делеза — «критика и клиника». Трагическое письмо, обращенное к самому себе в ретроспекции прощального взгляда. Письмо больного человека, предчувствующего момент, когда логика боли из пограничной превратится в тотальную и смертоносную. Время, когда сопротивляться болезни будет немыслимо, а мыслить — прежде всего саму болезнь — невозможно. Предчувствуя катастрофу, философ старается именно ее сделать объектом мысли.

Главы книги — пестрые размышления, критические заметки и литературные очерки, объединенные темой болезни, образами больного языка и больного сознания. Привычные для любителей шизоанализа авторитеты — Арто, Ницше, Беккет, Кафка — высвечиваются в клиническом аспекте «случая». Случая языка. Все они — заключенные клиники, где источники больного сознания локализуются в изоляторе литературного творчества. Пишущий всегда творит новый язык, утверждает Пруст. И этот язык обречен на процедуру отторжения, продолжает Делез. Отвергнутое письмо, божественное косноязычие, заикание, лингвистические фантомы шизофрении, извращенное обращение с языком и язык, порождающий извращение, — вот спектр явлений, достойный критического разбора. Литературное творчество как способ преодоления пагубной логики болезни — вот сверхизмерение «Критики».

Невооруженным взглядом видно, что «Критика и клиника» дублирует «Логику смысла».

Однако между этими текстами существует заметное различие, которое и придает ценность повторению делезовской мысли. Машина мысли в «Клиники» разобрана, ее детали существуют в пространстве нереализованного замысла. Читателю предоставляется повертеть в руках лишь фрагменты, лоскутки текстов, привлекшие внимание философа, чтобы самому понять их значение. Тот же, кто решится продолжить делезовскую мысль, восстановить замысел и встроиться в разомкнутую концептуальную схему, должен будет дать клятву Гиппократа, потому что писать для Делеза значит лечить. Исцелять болезни мироздания, которые всегда слиты с болезнями души, которым нет числа. Излечение связано с личным постижением: понять значит заразиться (бессмыслием), чтобы, вступив в борьбу со смертельным недугом, самому породить новый смысл. Роли врача и больного слиты в фигуре философа-алхимика, который должен стать исцеляющим, исцеляемым и эликсиром, несущим исцеление и восстановление потерянной целостности мира. Эта целостность не дана (и не может быть дана) в книге. Она возможна лишь как предразмеченный путь, по которому двинется другой[18].

Ризома (фр. rhizome «корневище») — одно из ключевых понятий философии постструктурализма и постмодернизма, введенное Ж. Делёзом и Ф. Гваттари в одноименной книге 1976 года и призванное служить основанием и формой реализации «номадологического проекта» этих авторов. Ризома должна противостоять неизменным линейным структурам (как бытия, так и мышления), которые, по их мнению, типичны для классической европейской культуры.

Наглядным образом для неё выступает запутанная корневая система растения. Согласно Делёзу и Гваттари, у ризомы нельзя выделить ни начала, ни конца, ни центра, ни центрирующего принципа («генетической оси»), ни единого кода. Они называют следующие основные свойства ризомы: (1) связь, (2) гетерогенность, (3) множественность, (4) незначащий разрыв, (5) картография, (6) декалькомания.

По мнению авторов, ризома способна порождать несистемные и неожиданные различия, которые невозможно противопоставить по наличию или отсутствию некоего признака. Ризома включает в себя линии членения, «сравнительные скорости» движения по которым составляют её организацию. Связи линий ризомы образуют так называемое «плато» — временную зону устойчивости в её постоянно пульсирующей конфигурации.

Однако авторы принципиально противопоставляют эти зоны бинарным векторам развития, типичным для «древовидных структур». При этом номадология ставит проблему взаимодействия линейных («древовидных») и нелинейных («ризоморфных») сред. По толкованию М. А. Можейко, «ризоморфные среды обладают имманентным креативным потенциалом самоорганизации» и могут быть названы синергетическими.

По словам У. Эко, выстраивая мир романа «Имя розы» как «пространство догадки», он опирался именно на понятие ризомы — одного из типов лабиринта.

Шизоанализ — направление в философии и в психиатрии, сознательно противопоставляющее себя психоанализу и вырастающее на базе его критики. Разработан Жилем Делёзом и Феликсом Гваттари в их работах «Анти-Эдип» и «Тысяча плато».

Основная идея состоит в том, что наше бессознательное функционирует по аналогии с производством, у которого есть инвестиции, машины производства (машины желания), собственно производство, воспроизводство и все с ними связанное. Этой аналогии с производством шизоанализ обязан марксизму. В этом смысле психическое поле смыкается с социальным полем — везде действуют машины желания. Атака шизоанализа на психоанализ идет в двух направлениях. Во-первых, против редукции всех возможных способов производства желания к одной семейной «трагедии» — Эдипову комплексу. Жизнь многообразнее — на почве психики разыгрываются все трагедии мира, а не только Эдип. Нельзя либидо сводить только к семейным инвестициям, тем самым репрессируя инвестиции социального поля. Фактически, как утверждает шизоанализ, психоанализ есть репрессия по отношению к желанию, которое сводится только к одному сценарию — «грязной семейной истории», тем самым не достигая уровня социальных инвестиций либидо. Это выражается, в частности, в том, что психоанализ понимает только невротика, но не психотика. Шизоанализ противопоставляет себя любым формам редукции, ограничения, приближения к паранойяльному полюсу субъективации. Философской основой позиции шизоанализа, кроме марксизма, является постмодернизм. В этом смысле шизоанализ есть материалистическая психиатрия, которая сводит желание к производству. Психоанализ же показывает себя как идеализм в области теории и практики, поскольку сводит телесное производство к системе так называемых бессознательных представлений и к соответствующим формам причинности, выражения и понимания. Психоанализ вообще ошибочно исходит из того, что все можно осознать, более того, что всякая психика, бессознательное может быть описана во всеобщих категориях и может быть выстроена его простая теория, применимая ко всем. Психоанализ ставит субъект и сознание на вершину пирамиды субъективности, принимая даже романтическую позицию — осознание лечит. В протиположность этому, шизоанализ рассматривает субъекта, сознание только как одну из машин внутри тела. Осознание не меняет сами машины желания, которые живут своей жизнью, но могут на них влиять — например, ломать, извращать, репрессировать и т. д.

Текст (от лат. textus «ткань; сплетение, связь, сочетание») — в общем плане связная и полная последовательность знаков.

Существуют две основных трактовки понятия «текст»: «имманентная» (расширенная, философски нагруженная) и «репрезентативная» (более частная). Имманентный подход подразумевает отношение к тексту как к автономной реальности, нацеленность на выявление его внутренней структуры. Репрезентативный — рассмотрение текста как особой формы представления знаний о внешней тексту действительности.

В лингвистике термин текст используется в широком значении, включая и образцы устной речи. Восприятие текста изучается в рамках лингвистики текста и психолингвистики.

Признаки текста

Членимость

Текст состоит из некоторого количества предложений. Одно предложение, даже очень распространённое, сложное, текстом назвать нельзя, поскольку текст можно расчленить на самостоятельные предложения, а части предложения сочетаются по законам синтаксиса сложного предложения, но не текста.

Главный тезис — текст состоит из двух или нескольких предложений.

Некоторыми исследователями замечено, что текст может состоять и из одного предложения. Будь оно распространенное или простое, ничем не осложненное предложение. Так, предложение: «Осень», — является текстом, так как оно обладает одним из главных признаков текста — информативностью.

Смысловая цельность текста

В смысловой цельности текста отражаются те связи и зависимости, которые имеются в самой действительности (общественные события, явления природы, человек, его внешний облик и внутренний мир, предметы неживой природы и т. д.).

Единство предмета речи — это тема высказывания. Тема — это смысловое ядро текста, конденсированное и обобщённое содержание текста.

Понятие «содержание высказывания» связано с категорией информативности речи и присуще только тексту. Оно сообщает читателю индивидуально-авторское понимание отношений между явлениями, их значимости во всех сферах придают ему смысловую цельность.

В большом тексте ведущая тема распадается на ряд составляющих подтем; подтемы членятся на более дробные, на абзацы (микротемы).

Завершённость высказывания связана со смысловой цельностью текста. Показателем законченности текста является возможность подобрать к нему заголовок, отражающий его содержание.

Таким образом, из смысловой цельности текста вытекают следующие признаки текста:

Текст — это высказывание на определённую тему;

В тексте реализуется замысел говорящего, основная мысль;

Текст любого размера — это относительно автономное (законченное) высказывание;

К тексту можно подобрать заголовок.

Правильно оформленный текст обычно имеет начало и конец[19].

Анти-Эдип (фр. L’Anti-Œdipe) (1972) — книга французских авторов, философа Жиля Делёза и психоаналитика Феликса Гваттари. Это первый том двухтомника «Капитализм и шизофрения» (второй том называется «Тысяча плоскогорий», вышел в 1980 году). В книге дается анализ человеческой психологии, экономики, жизни общества и истории, и показывается, как «примитивные», «деспотические» и капиталистические режимы отличаются в организации ими «производства», «рекрутирования» и «потребления». Книга описывает, как капитализм направляет все желания через монетарную экономику аксиоматического характера — форму организации, являющуюся скорее ментальной, чем материальной.

Семья как первая ячейка фашистского общества

Мишель Фуко в своем знаменитом предисловии к этой книге отметил, что первейшей целью этой работы является борьба против современного фашизма.

И не только против исторического фашизма, фашизма Гитлера и Муссолини (…) но и против фашизма во всех нас, в наших головах и в нашем каждодневном поведении, фашизма, который заставляет нас любить власть, жаждать той самой вещи, которая подавляет и эксплуатирует нас.

Книга рисует следующую картину. В семье дети развиваются в извращенной среде, где они учатся любить того человека, который бьет и подавляет их. Поэтому семья составляет первую ячейку фашистского общества, так как дети перенесут эту любовь на подавляющие фигуры в своей взрослой жизни. Книга Делёза и Гваттари, в своем анализе динамики внутрисемейных отношений, ставит задачей «отследить все вариации фашизма, от исполинских, окружающих и раздавливающих нас, до мелких, осуществляющих свой крошечный вклад в горькую тиранию нашей повседневной жизни».

Мишель Фуко пишет в предисловии: «Анти-Эдип» является введением в жизнь без фашизма. Если капиталистическое общество приучает нас верить, что желание равнозначно нужде, потребности, и что единственным способом удовлетворения наших желаний есть потребление, то «Анти-Эдип» стоит на иных принципах: желание не происходит от нужды, как в фрейдистском понимании. Наоборот, желание является производительной силой экономики. «Это не театр — это фабрика». Нахождение оппозиции к понятию нужды — это один из главных пунктов критики Делёзом и Гваттари как Фрейда, так и марксизма. Желание является реальной продуктивной силой; в то время как психоанализ сводит желание к воображению и фантазиям.

Как и их современник Р. Лэйнг, и как Вильгельм Райх до них, Делёз и Гваттари объединяют психологическое подавление личности с общественным подавлением. В такой оптике Делёз и Гваттари описывают производительный характер желания как подобие «машины желания», которая функционирует наподобие выключателя в большой «схеме» разнообразных других машин, к которым она подсоединена. И «машина желания» в то же время производит поток желания изнутри себя. Делёз и Гваттари описывают подобие многофункциональной вселенной, составленной из таких машин, соединенных между собой: «Не существует машин желания вне социальных машин, которые они формируют на более высоком уровне; и не существует социальных машин без машин желания, населяющих их на нижнем уровне». Таким образом, они оппонируют предложенной Фрейдом концепции сублимации, которая с необходимостью вела к противоречию между машинами желания и общественным производством, поставившему в тупик Лэйнга и Райха. Таким образом их книга является одновременно и критикой психоанализа Фрейда и Лакана, и критикой фрейдо-марксизма. «Бесчеловечной молекулярной сексуальности» они противопоставляют «коренную» двойственную сексуальность: «Любовь — это не просто когда двое становятся одним или двумя, но когда они становятся сотнями тысяч». Концепция сексуальности Делёза-Гваттари не сводится только к объединению «мужских» и «женских» половых ролей, но к различным потокам, создаваемым тысячами «машин желания» в своей схематической вселенной.

Критика фрейдовского Эдипова комплекса начинается с рассмотрения девиза этой модели о семейном треугольнике как основе общества. Критикуя «семейственность» (familialism) фрейдизма, Делёз и Гваттари пытаются показать, что эдиповская модель семьи является таким типом организации, который с необходимостью колонизирует своих членов, подавляет их желания и снабжает их комплексами, если он функционирует как организующий принцип общества. Вместо восприятия семьи как области, являющейся элементом более крупной области «общества», и признания превосходства семейного треугольника, Делёз и Гваттари считают, что семья должны быть «открытой» в сторону общественной области, как в концепции «открытого» Бергсона, и что в основании псевдо-оппозиции между семьей (состоящей из личностных субъектов) и общественной жизнью лежит отношение между пред-индивидуальным желанием и общественным производством. Более того, они показывают, что шизофрения представляет собой крайнее умственное состояние, присущее капиталистической системе как таковой, и что капитализм сознательно последовательно навязывает невротические состояния как средство поддержания нормальности. Нужно заметить, однако, что авторы противопоставляют немедицинское понимание «шизофрении», как детерриториализации, медицинскому диагнозу «шизофрения» (то есть они не пытаются романтизировать психические расстройства; наоборот, они показывают, как это делает Фуко, что «психические расстройства» всегда являются производным от чего-то иного).

Тело без органов

В книге «Анти-Эдип» Делёз и Гваттари начинают разрабатывать свою концепцию «ТБО» — «тела без органов», как они обозначили изменяющийся общественный массив желаний. Поскольку желание может принимать столько форм, сколько существует воплощающих его индивидов, то желание ищет новые каналы и различные комбинации для своей реализации, формируя новое «ТБО» для каждого отдельного случая. Желание не ограничено привязанностями субъекта.

В своей последующей работе «Тысячи плоскогорий» (1980) Делёз и Гваттари в конечном итоге различают три типа «ТБО»: раковое, пустое и полное. Пустое ТБО примерно соответствует ТБО «Анти-Эдипа». Это ТБО описывается как «неподвижное (кататоническое)», поскольку оно полностью лишено органов; все потоки проходят через него свободно, без остановок и без смены направлений. Хотя на него может быть спроецирована любая форма желания, пустое ТБО само по себе является непроизводительным. Полное ТБО — это здоровое ТБО; оно производительно, и не окаменелое в своей организации. Раковое ТБО замкнуто в шаблоне бесконечного воспроизводства своего собственного шаблона.


Философия постмодернизма полагает невозможность легитимации какого-то единственного способа написания научной картины мира, по той причине что мир может быть описан бесконечным количеством способов, ни один из которых не может быть легитимированым без выхода за рамки научной или же философской методологии. В философии так же как и в культуре в целом действуют механизмы деконструкции идеологических полюсов, ведущие к переосмыслению исторической ситуации. Подвергается деконструкции понятие истинности, ввиду невозможности одинаковой интерпретации события разными людьми. В общем картина может быть охарактеризована как децентрализованная.

Философия искусства постмодернизма предполагает свободный, инструментальный выбор концепций, где каждый философский дискурс имеет право на существование и где объявлена война против тоталитаризма любого дискурса[20].

Деконструкция (от лат. de «обратно» и constructio «строю»; «переосмысление») — понятие современной философии и искусства, означающее понимание посредством разрушения стереотипа или включение в новый контекст.

Исходит из предпосылки, что смысл конструируется в процессе прочтения, а привычное представление либо лишено глубины (тривиально), либо навязано репрессивной инстанцией автора. Поэтому необходима провокация, инициирующая мысль и освобождающая скрытые смыслы текста, не контролируемые автором. Разработано Жаком Деррида, однако восходит к понятию деструкции Хайдеггера — отрицания традиции истолкования с целью выявления сокрытий смысла. Понятие деконструкции было усиленопсихоаналитическими, дзен-буддистскими и марксистскими аллюзиями.

Шаги

Различение — нахождение бинарной оппозиции из главного понятия и его антипода. Например, различие трансцендентального и эмпирического в «Критике чистого разума»Канта.

Инверсия — переворот, замена главного понятия на антипод[21].

Персоналии постмодернизма.

Жак Деррида — один из наиболее авторитетных философов постмодерна. Пользовался огромной популярностью в США.

Основной тезис: Мир есть текст. Критиковал европейскую традицию логоцентризма. Настаивал на необходимости практики деконструкции, в процессе которой выясняется, что текст — это случайный набор цитат-архиследов.

Считал себя продолжателем и критиком идей Хайдеггера и Фрейда. Испытал влияние Луи Марена. Ввёл в философский и даже газетный язык ряд важных понятий, таких как деконструкция, письмо, дифферанс, след. Написал около восьмидесяти книг и более тысячи статей, интервью и т. п.

Мишель Фуко.

Творческое наследие Фуко не всеми воспринимается однозначно. Политологи причисляют его к политологам, социологи — к социологам, а историки — к историкам. Если всё-таки причислять Фуко к философам, то можно сказать: Фуко философствует за пределами традиционных философских территорий, но ставит именно философские вопросы. Это вызвано и личностными причинами (сложные отношения в детстве с отцом, гомосексуальность), и со спецификой его образования и интересов (изучение психиатрии, политизированность сознания). Фуко постоянно находился в творческом поиске. Каждое его произведение, даже если общая линия прослеживается, не похоже и почти не повторяет предыдущее исследование. Порой, в некоторых нюансах, меняются даже определения основных понятий. Новое произведение — это действительно новое произведение. Впрочем, к построению особой системы или упорядочению своего литературно-философского опыта Фуко и не стремился.

Перед своими исследованиями Фуко ставил следующие задачи:

воссоздать археологию современных знаний о субъекте

расшифровать генеалогию современной власти и всей современной западной цивилизации

написать особую онтологию настоящего, которая мыслится областью пересечения других трёх онтологий: онтологии субъекта в его отношении к самому себе, онтологии субъекта в его отношении к другим людям и институтам в поле власти, онтологию субъекта в его отношении к истине в поле знания.

Творчество Фуко проходит под знаком трёх заимствованных у Канта вопросов:

Что можно знать?

Что следует делать?

Что есть человек?

Согласно этой последовательности история мысли самого Фуко распадается на три периода:

«археологический»

«генеалогический»

«период эстетик существования».

В своём творчестве Фуко развивал основной фонд идей французского и европейского Просвещения в реалиях западной культуры второй половины XX века. Основной объект исследований Фуко — изучение бессознательного различных исторических эпох, и этот интерес Фуко сближает его с Франкфуртской школой. В шестидесятые годы Фуко разрабатывает концепцию европейской науки на основе «археологии знания», имеющей своим ядром «знание-язык». Все известные теории науки и культуры Фуко относит к «доксологии». В 70-е годы на первый план в работах Фуко выходит тема «знания-насилия», «знания-власти». В 80-х в творчестве философа появляется понятие «субъекта» и рассматривается тема сексуальности, а вместе с ней — вопросы этики, морали и свободы.

Жорж Батай. Развил свой «базовый материализм» в период с конца 1920-х и начала 1930-х годов как попытку порвать с господствующим типом материализма. Батай приводит доводы в пользу концепции активного основного вопроса, который разрушает оппозицию высокого и низкого и дестабилизирует все основания. В некотором смысле эта концепция подобна спинозовскому нейтральному монизму субстанции, охватывающему дуально субстанции сознания и материи, обозначенные Декартом, — однако она же бросает вызов строгому определению и остается в царстве опыта, а не рационализации. Базовый материализм был главным оружием борьбы с деконструкциями Деррида, впрочем, — оба они разделяли тут попытку дестабилизировать философские оппозиции посредством непостоянного «третьего члена».

Симулякр.

Этот термин был введен Батаем, интерпретировался Клоссовским, Кожевым. Наконец, важное значение придал ему Бодрийяр, и в этом смысле термин симулякр сейчас чаще всего употребляется. О своей концепции Батай писал так:

«я пошел от понятий, которые замыкали… Язык не оправдал моих надежд…, выражалось нечто иное, не то, что я переживал, ибо то, что переживалось в определенный момент, было непринужденностью… Язык отступает, ибо язык образован из предложений, выступающих от имени идентичностей».

Тем самым Батай постулирует «открытость существования» в отличие от «замкнутого существования», предполагающего «понятийный язык» и основанного на задаваемых им идентичностях. Строго говоря, «понятийный язык» задает идентичность существования с бытием, тем самым деформируя бытие как «убегающее всякого существования». В этой связи «мы вынуждены… раскрыть понятия по ту сторону их самих».

По формулировке Клоссовского, «там, где язык уступает безмолвию, — там же понятие уступает симулякру». Избавленный от всех понятий как содержащих интенцию на идентификацию своего значения с действительностью, язык упраздняет «себя вместе с идентичностями», в то время как субъект, «изрекая» пережитой опыт, «в тот самый миг, когда он выговаривает его, избавляется от себя как субъекта, обращающегося к другим субъектам». Таким образом, «симулякр не совсем псевдопонятие: последнее еще могло бы стать точкой опоры, поскольку может быть изобличено как ложное. Симулякр образует знак мгновенного состояния и не может ни установить обмена между умами, ни позволить перехода одной мысли в другую». В этом отношении симулякр не может, подобно понятию, заложить основу пониманию, но может спровоцировать «сообщничество»: «Симулякр пробуждает в том, кто испытывает его, особое движение, которое, того и гляди, исчезнет» (Клоссовский).

Жак Лакан.

Начинал как практикующий врач-психиатр. В 1932 защитил диссертацию о параноидальных расстройствах. Но Лакану не нравились методы тогдашней психиатрии с опорой на фармакологию и старые традиционные наработки. Это привело его к фрейдовскому психоанализу. Очень часто психоаналитики были людьми с тяжелым характером (можно вспомнить судьбу разругавшихся с Фрейдом К.Юнга или В.Райха). Лакану тоже досталась нелёгкая судьба. В 1953 он выходит из Международной психоаналитической ассоциации и становится участником Французского психоаналитического общества. В 1963 он был изгнан из него и основал Парижскую школу фрейдизма, которой и руководил почти до самой смерти. Главная заслуга Лакана состоит в структуралистской ревизии фрейдовского психоанализа. Это происходило у него в три стадии — предструктуралистскую (1930-е — 1940-е), когда на него влияла диалектика Г.Гегеля и А.Кожева и творчество художников-сюрреалистов, структуралистскую (1950-е — 1960-е), когда Лакан был под большим влиянием К.Леви-Стросса, а также лингвистов Ф.де Соссюра, Н. С. Трубецкого,Р. О. Якобсона и постструктуралистскую (1960-е — 1970-е), когда Лакан стал делать акцент на том, что не поддаётся символизации.

Основным направлением мысли Лакана была структуралистская ревизия и внимательное перечитывание текстов Фрейда. Несмоторя на общую значимость своих идей для понимания человека и общества и на интерес к новейшим достижениям философии и науки, Лакан никогда не терял из виду ориентацию на психоаналитическую практику и одной из главных своих целей ставил понимание того, что, собственно, происходит в процессе анализа.

Выделять в учении Лакана основные идеи — неизбежное насилие над его мыслью. Сам Лакан считал базовой для своего учения схему «реальное» — «воображаемое» — «символическое», которую он начал разрабатывать с 1953 года и подробно изложил на своём самом знаменитом семинаре (1974—1975). Эту схему он обычно представлял в виде математической модели «колец Борромео» (которые сцеплены друг с другом таким образом, что размыкание одного из них приведёт к распаду всей конструкции). Вообще Лакан любил обращаться для разъяснения своих идей к образам топологии, часто трактуя её весьма фантазийным образом..

Схему трёх регистров Лакан применял к самому себе: первый этап, доструктуралистский был посвящён «воображаемому», второй этап, структуралистский, — «символическому», третий этап, постструктуралистский, — «реальному»; в некотором отношении это соответствовало триаде Фрейда «Я» — «Сверх-Я» — «Оно».

Другой основной идей Лакана было то, что бессознательное структурировано как язык, что оно есть результат воздействия речи на субъект. Это обуславливало интерес Лакана к лингвистике.

Одним из важных дополнений Лакана к мыслям Фрейда было открытие стадии зеркала — стадии, на которой ребёнок в 6-18 месяцев начинает узнавать себя в зеркале, выстраивать и интегрировать собственный образ в воображаемом, но в реальности не обладает ещё полной властью над собственным телом и его разрозненными проявлениями. Из этой несостыковки Лакан делает разнообразные выводы о природе человека.

Идеи Лакана повлияли не только на психоанализ, но и на философию, социологию, культурологию, кино- и искусствоведение.

Жан Франсуа Лиотар

Деятельность Лиотара характеризуется постоянной оппозицией универсалиям, мета-нарративам (рассказам) и обобщенности. Он неистово критикует многие заявления «универсализма» Просвещения, а несколько его работ специально направлены на то, чтобы подорвать те фундаментальные принципы, на которых зиждутся эти многообещающие претензии.

В известной работе «Состояние Постмодерна» (1979), он утверждает, что наш век с его постсовременным состоянием отмечен «скептицизмом по отношению к мета-нарративам». Эти «мета-нарративы» — часто «великие повествования» — являются грандиозными, крупномасштабными доктринами и философиями мира, типа исторического прогресса, познаваемости всего наукой, или возможности абсолютной свободы. Лиотар утверждает, что мы уже давно не верим, будто рассказы этого типа способны представить и вместить нас всех. Мы стали более бдительными к различению, разнообразию, несовместимости наших стремлений, верований и желаний, и по этой причине постсовременность характеризуется большим количеством микро-нарративов.

Ради этого понятия Лиотар спорит и дает иное истолкование витгенштейновским «языковым играм». В работах Лиотара, термин «языковые игры», называемый иногда «фразовый режим», обозначает разнообразие общностей значений, неисчислимые и несоизмеримые отдельные системы, в которых производятся значения и правила для их циркуляции.

Итак, основной формой «употребления» знания являются «нарративы» — повествовательные структуры, характеризующие определенный тип дискурса в различные исторические периоды. Лиотар выделяет:

1) «легитимирующие» макронарративы, цель которых — обосновать господство существующего политического строя, законов, моральных норм, присущего им образа мышления и структуры социальных институтов.

2) Наряду с макронаррациями существуют также и «языческие» микронарративы, которые обеспечивают целостность обыденной жизни в ее повседневном опыте на уровне отдельных первичных коллективов (напр., семьи), и не претендуют на позиции власти.

3) Уже сам дискурс, по Лиотару, является метанаррацией и создает «социальную мифологию», которая поддерживает функционирование всех механизмов управления.

Специфика нашего времени как «после современного» («постмодерна») заключается, согласно Лиотару, в утрате макронарративами своей легитимирующей силы после катастрофических событий XX века (например, Холокост).

Критика Лиотара принимает ожесточенный характер в работах «Лишь игры» (1979) и «Differend» (1983), которые развивают постсовременную теорию справедливости. Лиотар выражает опасение, что атомизация (разобщенность) людей, подразумеваемая понятием микро-нарратива и языковых игр, ведет к краху этики. Раньше часто считалось, что универсальность является необходимым условием существования этических суждений: так, «Не укради» является этическим суждением, в то время как «Не кради у Маргарет» таковым не является. Последнее слишком оконкреченно для того, чтобы служить этическим суждением (в чем особенность этой Маргарет?); этическим подобное суждение может становиться только тогда, когда оно опирается на суждение универсальное («Не укради ни у кого»). Но универсалии непозволительны в мире, утерявшем веру в мета-нарративы, и в таком случае этика оказывается под большим вопросом. Справедливость и несправедливость, в таком случае, оказываются тогда только терминами в рамках языковых игр, а универсальность этики улетучивается. Лиотар утверждает, что понятие справедливости и несправедливости остаются корректными только в контексте постмодернизма. Новое определение несправедливости должно использовать правила языка из одного «фразового режима» и применять их к другому. Этичное поведение — то, которое чутко к угрозе этой несправедливости, внимает вещам в их частности и не заключает их в прокрустовы рамки абстрактной концептуальности. Необходимо засвидетельствовать верность иной логике — логике «differend».

Постоянная смена идеологий подтверждает, что вера в господство разума, правовую свободу и социальный прогресс подорвана.

Ма́ртин Ха́йдеггер (нем. Martin Heidegger, 26 сентября 1889 — 26 мая 1976) — немецкий философ. Создал учение о Бытии как об основополагающей и неопределимой, но всем причастной стихии мироздания. Зов Бытия можно услышать на путях очищения личностного существования от обезличивающих иллюзий повседневности (ранний период) или на путях постижения сущности языка (поздний период). Известен также своеобразной поэтичностью своих текстов и использованием диалектного немецкого языка в серьёзных трудах.

Спорным является вопрос о отношении Хайдеггера к нацистской власти, заявлениях философа в поддержку Адольфа Гитлера. Философ Ханна Арендт, бывшая студентка Мартина Хайдеггера, сделала много для очищения его имени от подозрений в симпатиях к нацистам, заявив что его понимание их политики было «наивным» и «неразумным».

Хайдеггер считает, что вопрос о бытии, который по его утверждению является основным философским вопросом, оказался забыт во всей истории Западной философии начиная ещё с Платона. Бытие трактовалось неправильно, так как не имело чисто «человеческого» измерения. Уже у Платона мир идей в своей объективности безразличен к человеку. Понятие же Бытия постепенно стало считаться наиболее общим и самоочевидным понятием. Целью Хайдеггера было подвести философское основание под науку, которая, как он считал работает без выявленного основания теоретической деятельности, вследствие чего они неправильно придают своим теориям универсализм и неправильно трактуют вопросы бытия и экзистенции. Таким образом философ ставит себе цель извлечь тему бытия из забвения и придать ему новый смысл. Для этого Хайдеггер прослеживает путь всей истории философии и оспаривает правильность таких философских понятий как реальность, логика, Бог, сознание. В своих поздних трудах философ рассматривает тот эффект который на человеческую экзистенцию оказывает современная техника.

Работы Мартина Хайдеггера оказали сильнейшее влияние на философию, теологию и другие гуманитарные науки XX века. В философии он сыграл критическую роль в становлении таких направлений как экзистенциализм, герменевтика, постмодернизм, деконструктивизм и всей континентальной философии в целом. Такие известные философы как Карл Ясперс, Клод Леви-Стросс, Георг Гадамер,Жан-Поль Сартр,Ахмад Фардид,Ханна Арендт, Морис Мерло-Понти,Мишель Фуко,Ричард Рорти и Жак Деррида признавали его влияние и анализировали его работы.

Бытие, время и Dasein

Философия Хайдеггера основана на соединении двух фундаментальных наблюдений мыслителя. Во-первых, по его наблюдению, философия на протяжении более чем 2000-летней истории уделяла внимание всему, что имеет характеристику «быть» в этом мире, включая и сам мир, но забыла о том, что это значит. В этом заключается Хайдеггеровский «бытийный вопрос», который красной нитью проходит через все его работы. Свой главный труд, «Бытие и время», Хайдеггер открывает ситуацией из диалога «Софист» Платона, показывая, что Западная философия игнорировала понятие бытия, потому что считала его смысл самоочевидным. Хайдеггер же требует от всей Западной философии проследить все этапы становления этого понятия с самого начала, что мыслитель называл «деструкцией» истории философии.

Интенциональность сознания трансформировалась в системе Хайдеггера в понятие «заботы». Структуру человеческого бытия в её целостности Хайдеггер обозначает как «заботу». Она представляет собой единство трех моментов: «бытия-в-мире», «забегания вперед» и «бытия-при-внутримировом-сущем» и является базисом Хайдеггеровской «экзистенциальной аналитики», как он обозначил её в «Бытии и времени». В «Бытии и времени» Хайдеггер критиковал абстрактный метафизический характер традиционных путей описания человеческой экзистенции, таких как «рациональное животное», личность, человек, душа, дух или субъект. Dasein не становится основание для новой «философской антропологии», но понимается Хайдеггром как условие возможности чего-либо похожего на «философскую антропологию». В отделе экзистенциальной аналитики Хайдеггер пишет, что Dasein, которое находит себя заброшенным в мир среди вещей и Других, находит в себе возможность и неотвратимость собственной смерти. Необходимостью для Dasein является принять эту возможность, ответственность за собственную экзистенцию, что является фундаментом для достижения аутентичности и специфической возможностью для избегания «вульгарной» и жестокой временности и публичной жизни.

Ролан Барт

Обычно исследователи делят творчество Барта на три периода: доструктуралистский (50-е гг.), структуралистский (60-е гг.) и постструктуралистский (70-е гг.).

В конце 1940-х — начале 1950-х годов Барт находится под влиянием марксизма и экзистенциализма, симпатизирует «новому роману», «театру абсурда» и сценическим идеям Б. Брехта. В этот период он выступает как журналист, публикуя литературно-методологические статьи в газете «Комба». В 1953 г. Барт публикует эссе «Нулевая степень письма», в котором пытается, по его собственным словам, «марксизировать экзистенциализм» с тем, чтобы выявить и описать третье (наряду с «языком» как общеобязательной нормой и индивидуальным «стилем» писателя) «измерение» художественной формы — «письмо».

В середине 1960-х годов мыслитель обращается к анализу массовых коммуникаций.

Одной из основных проблем, которую разрабатывал Р. Барт, были отношения языка и власти. Язык, с одной стороны, является ключевым узлом для социализации, с другой, — обладая своей структурой, синтаксисом и грамматикой, несёт в себе определённый властный посыл.

В этой связи интересным оказывается осмысление понятия «миф». Для Барта — это особая коммуникативная система, сообщение: философ определяет миф как совокупность коннотативных означаемых, образующих латентный (скрытый) идеологический уровень дискурса. Смысл и направление деятельности мифа оказывается двояким:

с одной стороны, он направлен на изменение реальности, имеет целью создать такой образ действительности, который совпадал бы с ценностными ожиданиями носителей мифологического сознания;

с другой — миф чрезвычайно озабочен сокрытием собственной идеологичности, то есть он стремится сделать так, чтобы его воспринимали как нечто естественное, само собой разумеющееся.

Барт особо подчеркивает, что миф — это не пережиток архаического сознания, а огромная часть современной культуры. Миф сегодня реализует себя в рекламе, кино, телевидении и т. д.

Жан Бодрийя́р

Ввёл понятие гиперреальность как развитие марксистского понятия надстройка. Основа гиперреальности — симуляция. Единицами гиперреальности являются симулякры —знаки или несамотождественные феномены, отсылающие к чему-то другому, а потому симулятивные.

Бодрийяр развил учение о трёх порядках симулякров: копии, функциональные аналоги и собственно симулякры. К третьему порядку симулякров он относил все современные феномены, включая деньги, общественное мнение и моду. Они функционируют по принципу символического обмена.

Современную эпоху Бодрийяр называет эрой гиперреальности — надстройка определяет базис, труд не производит, а социализирует, представительные органы власти никого не представляют. Современную эпоху характеризует чувство утраты реальности. Последним бастионом реальности становится смерть («смерть, пожалуй, единственное, что не имеет потребительной стоимости»). На смерти основана любая власть и экономика. Но в этом случае смерть выступает не сама по себе, а как фантазм (представление). В искусстве Бодрийяр видит критическую и терапевтическую функции по возвращению реальности[22].

Персона Жиля Делёза и его вклад в развитие философии постмодерна освещены на стр. 5-9.

Смело можно сказать, что без прикосновения к вселенной философии постмодернизма, сколько ни будь понять, осознать что и почему происходит в современном мире, просто невозможно. И потому — вперёд, любознательный читатель, по бесконечным ветвящимся тропкам современных многомерных сложнейших лабиринтов…

Список использованной литературы:

[1] К.Г.Юнг «Психология бессознательного». Мн. «Харвест», 2002

[2] М.Хайдеггер «Бытие и Время». Екатеринбург «Фактория» 2002.

[3] Ассаджоли Роберто  Нервные заболевания при духовном росте «Рефл бук».- 1994.

[4] Х.Л.Борхес «Роза Парацельса».  Собр. соч. в 3 томах, Т2. СПб. «Полярис» 1994

[5] У.Эко «Отсутствующая структура: введение в семиологию» СПб, «Симпозиум» 2003.

[6] В.Лебедько, Е.Найденов «Магический Театр: методология созидания души» Самара. «Бахрах-М» 2008

[7] Энциклопедия современной философии. Минск «Полымя» 2003.

[8] Ж.Делез, Ф.Гваттари «Анти-Эдип. Ризома». Екатеринбург «Фактория», 2007

[9] Ж.Делез, Ф.Гваттари «Капитализм и шизофрения». Екатеринбург «Фактория. 2007

[10] Википедия.

[11] Ж.Деррида «Письмо и различие». Екатеринбург «Фактория» 2004

[12] У.Эко «Пометки на полях Имени Розы» СПб. «Симпозиум», 2002

[13]Ж.Лакан «Имена Отца». М. «Логос», 2006

[14] Википедия

[15] Википедия

[16] Там же.

[17] Там же.

[18] Реферат по постмодернизму. Неизвестный автор. Библиотеки интернета.

[19] Википедия

[20] Там же.

[21] Там же.

[22] Там же все персоналии.